Директор центра градостроительных компетенций ранхигс ирина ирбитская. Ирина Ирбитская: граждане не обязаны обеспечивать себе крышу над головой из последних сил. — Что конкретно вы предлагаете

Директор Центра градостроительных компетенций РАНХиГС рассказала о главных проблемах российских городов, «умных» технологиях и о том, почему снос хрущевок - ошибка

Российские эксперты в области градостроительства, социологии и экономики разработали по заказу федерального правительства стратегию «Типоукладный подход к пространственной трансформации российских городов», которая является частью общей стратегии развития России до 2035 года. Подробнее о документе «РБК-Недвижимости» рассказала один из его авторов, директор Центра градостроительных компетенций РАНХиГС Ирина Ирбитская.

— Написанная вами стратегия — не единственный документ, посвященный развитию российских городов. Сейчас, например, широко обсуждаются стандарты по благоустройству городских пространств, которые разрабатывает Минстрой совместно с АИЖК и КБ «Стрелка». В чем суть вашего проекта?

— Моя группа разрабатывает интегральные решения для городов, основанные на органическом, эволюционном, ненасильственном типоукладном подходе. Правительство ставит цели роста качества жизни и роста инноваций. Пространственное развитие — одно из шести направлений стратегии. Мы создаем набор абсолютно конкретных решений — Синюю книгу мэра. На каждую значительную городскую проблему Синяя книга ответит упаковкой «проект + политика». Синяя книга ляжет в основу кодекса муниципального управления (municipal governance). Содержательный документ будет состоять из трех блоков. Первый — идентификация городской типологии и наличествующих укладов. Второй — разработка для каждого городского типа проекта, интегрирующего поукладные решения. И наконец, политика — она описывает, как этим проектом пользоваться (реализовывать, управлять, адаптировать и настраивать в случае изменения условий), как сохранять преемственность, как достичь целей к 2030 году при четырехлетних выборных циклах. Изучив застройку российских городов, мы поняли, в какой мере пространство способствует или препятствует реализации людей, насколько интенсивно используется жилая недвижимость и в каком она состоянии. Мы идентифицировали российские города по типу пространства и разработали для них стратегические решения.

— Какие города попали в ваше исследование?

— Все без исключения. Ведь мы классифицировали не собственно населенные пункты, а присущие им городские уклады. Уклад — очень жесткая конструкция, которая сохраняется на протяжении десятилетий, а то и столетий. Может показаться странным, но большинство россиян, вне зависимости от их социального статуса, живут точно так же, как их родители, бабушки и дедушки. Люди очень прочно связаны с укладами, в которых привыкли жить. Социологи утверждают, что в России существует не менее 30 укладов. Вот два уклада, знакомых каждому: инженерный уклад и латентное крестьянство. Большинство россиян выращивают овощи у себя на огороде или как минимум на балконе. Для стратегии мы взяли два десятка укладов — только те, которые выражают себя в пространстве.

— Какие?

— Вот наиболее любопытные примеры. У нас в стране существует прижелезнодорожный уклад. В свое время возле железных дорог создавались поселки для сотрудников РЖД. Их снабжали бесплатным жильем, всеми необходимыми социальными услугами и даже продуктами питания. Жители привыкли к тому, что им все дают. У них были свои дома, небольшие приусадебные участки в непосредственной близости от работы. Сейчас РЖД берет на субподряд небольшие компании и в тех людях больше не нуждается. Оказывается, что они не могут работать в ежедневном режиме, потому что всю жизнь работали сутки через двое, привыкли к своему укладу и адаптироваться к другому уже не могут.

Другой пример — крестьянский уклад. Городские грядки стали модным мировым трендом не больше лет пятнадцати назад. А для российских городов (всех, кроме, может быть, Питера) грядки или квазигрядки, цветы, высаженные рядами, будто они морковка, — вариант нормы. Скажете, без грядок не умирают? Поезжайте в малый или средний город — и увидите, как его жители остаются без работы или получают ничтожные зарплаты, но умудряются не только выживать, но и копить деньги. Крестьянский уклад политически и граждански довольно пассивен, эти люди, как правило, ничего не ждут от власти. Они знают выход из любой непонятной ситуации — делай грядки, крути банки.

Широко распространен инженерный уклад. О скандалах со сносом гаражных ракушек слышал каждый. Почему замена этих неблагообразных сараев на цивилизованные парковки вызывает такое сопротивление? Потому что там люди бесконечно что-то мастерят, чинят, экспериментируют. Причем после работы. Это не просто досуг, это проявление инженерного уклада. Забрать у них гараж — значит разрушить основание их жизни, настолько фундаментальное, что без него люди деградируют. Нам известны случаи, когда снос гаража приводил к распаду семьи.

— И где решение проблемы?

— Уклады вездесущи, но большая часть их как бы невидима, скрыта от институциональной власти. Большинство мэров, смотря на демографию, не знают, с чем имеют дело. Если разгадать укладное устройство, можно делать удивительные вещи. Мэр Чебаркуля пытался дать работу бывшим железнодорожникам на одном из городских предприятий. Те работали из рук вон плохо. Потом он догадался ввести привычный для них график сутки через двое — и эффективность выросла в разы.

Мы идентифицируем существующие в российских городах уклады. Каждому из укладов нужна своя модель «проект + политика». Проект определяет, что делать с укладом, а политика — как организовать проект, как им управлять и адаптировать под изменяющиеся условия. Города мы классифицируем по управленческому типу — ясно, что один и тот же уклад дышит по-разному в Москве, областном центре и в погибающем моногороде. Инвалид в столице живет не так, как инвалид в шахтерском поселке.

— Как это можно сделать, если вы сами говорите, что люди связаны с существующим укладом и с трудом адаптируются к новым обстоятельствам?

— Мы берем существующий уклад и доводим его до следующей эволюционной стадии. Например, исследуя Адлерский район Сочи, увидели, что жители осваивают заброшенные с советских времен чайные плантации. Это неформальный сектор экономики, но при этом очень эффективный: люди выращивают и продают чай. Они договорились с теми, которые таким же образом производят мед, и вместе устраивают экскурсии по чайным плантациям. Это уже продвинутая стадия крестьянско-собирательского уклада.

Многие местные жители на своих участках что-то выращивают, и эффективность у них в два-три раза выше, чем в крупных хозяйствах. Есть мобильные станции переработки продукции, которые работают с частниками. Если сделать ставку на такой уклад, дать зарабатывать, это неминуемо повлечет за собой изменение среды. Выйдя из тени, люди начнут проявлять себя в городе — мы увидим мощный феномен «благоустройства снизу».

— Что конкретно вы предлагаете?

—Три программы. Программа А — это интернет-города, как бы отказ от smart city в пользу открытого, свободного, антикоррупционного и очень доступного решения.

Программа Б — политика компактного города. Она насчитывает десятки мер: тут и совместное использование пространства, и интеграция традиционно закрытых городских территорий (детских садов, школ, университетов, больниц и поликлиник) в городскую среду, и интеграция новой застройки с окружением. Запрет на огораживание группы кварталов в городской черте, обеспечение дифференцированной системы пространственных, визуальных и функциональных связей с прилегающими территориями. Сохранение и вовлечение в городскую жизнь исторического и культурного наследия архитектуры и городских сред. Мораторий на снос и имитацию. Приведение городских пространств к масштабу человека. И так далее, и так далее.

Программа В — переработка и трансформация существующей городской среды с тем, чтобы существующие, «живые» уклады могли бы в ней плодоносить и эволюционировать.

— Кто сейчас захочет тратиться на внедрение интернетизированной системы, если половина регионов имеют дефицит бюджета?

— Smart сity — дорогая ненужная вещь, игрушка для богатого мэра. Мы предлагаем разработать дешевый аналог этой системы, который, в отличие от нее, будет открытым. Smart city закрывает свои данные, поэтому если что-то сломается, вы будете вынуждены обратиться за помощью к разработчику. Вы подсаживаетесь на эту систему как на иглу. Мы же соберем процессоры, датчики и сенсоры в модуль интернет-города, основываясь на принципах свободного распространения, открытости архитектуры, масштабируемости и портируемости, взятых из идеологии свободного ПО.

Города, оснащенные этими модулями, начнут сами рассказывать нам о себе. Мы же очень многого не знаем про наши города, и города не знают многого сами про себя. Совершенно обычно, что город не знает, сколько в нем зданий или сколько в здании живет-работает людей.

Например, нам нужно понять, как функционирует жилая недвижимость. Все когда-нибудь сталкивались с тем, что в доме трескаются стены. Обычно в таких случаях приходит сотрудник ЖЭКа и начинает ее бесконечно штукатурить. Если же на доме будет установлен сенсор, он тут же выдаст решение: штукатурить стену бесполезно, трещина появляется из-за скрытой протечки, которая ее разрушает.

Система интернет-города будет зачастую дешевле и удобнее, чем обращение за экспертизой к инженерам. К тому же у нас просто нет такого количества экспертов, чтобы отслеживать каждый дом. Благодаря такой системе мэр, не выходя из кабинета, получит информацию о состоянии жилого фонда города на текущий момент, а не пятилетней, а то и десятилетней давности, когда проводилось исследование.

— Последние два месяца активно обсуждается тема сноса всех хрущевок в Москве. Насколько это своевременное и правильное решение?

— Я бы не назвала это решение — в его теперешнем виде — ни правильным, ни своевременным. Многие хрущевки находятся во вполне приличном состоянии, а районы, которые они образуют, гораздо гуманнее и комфортнее, чем то, что строится сейчас. Строительство на месте хрущевок новых кварталов с многоэтажными домами очевидно приведет к резкому увеличению плотности застройки при низком качестве среды. Когда вы строите больше двух-трех башен, то должны сделать между ними большие расстояния и насытить их коммуникациями, дорогами, инфраструктурой. Это дорого и сложно, кроме того — дополнительная нагрузка на инженерные сети, которые у нас и так в плохом состоянии, и транспортную систему.

— Но ведь Москва несколько лет назад отказалась от микрорайонной застройки в пользу квартальной.

— В квартале важен его размер: он не должен превышать 2 га. Посмотрите, что происходит сейчас: ЗИЛ строится на участке более 4 га. Такой размер плохо соотносится с качеством среды. Когда у вас большой двор, вы в нем теряетесь, а ваши соседи обезличены, поэтому не возникает никакой социальной коммуникации. В компактном дворе, где вы знаете соседей в лицо и воспринимаете их как знакомых людей, эта коммуникация существует.

— В отличие от хаотичной микрорайонной застройки, хрущевская обладает очень четкой, удобной структурой и потому предоставляет массу возможностей для реновации. Какие решения здесь можно предложить?

— Во-первых, управленческое решение — жители хрущевок должны стать не участниками соцопросов, а участниками процесса и разработки проектов благоустройства и реконструкции своих домов и кварталов. Реальными заказчиками таких программ, девелоперами своих кварталов должны стать они сами, а не крупные инвесторы.

Во-вторых, пространственные решения. Мы разработали параметры, улучшающие качество среды и жизни для всех типов застройки в российских городах. Пространственный потенциал, например, среднеэтажных хрущевских кварталов — 10 тыс. кв. м недвижимости на 1 га, к ним можно добавить еще 11 тыс. кв. м. Это без увеличения этажности и ликвидации прекрасных зеленых дворов. Крупные инвесторы редко где в мире занимаются развитием застроенных кварталов. Развитие застроенных территорий — интерес мелких и средних инвесторов.

— Что могут сделать жители с дополнительными зданиями в кварталах?

— Увеличить площадь своего жилья, получить в собственность дополнительные площади и повысить свой доход за счет сдачи в аренду; за счет общедолевой коммерческой собственности обеспечить свои кварталы магазинами, кафе и другими сервисами, одновременно создав собственный фонд и капитальных ремонтов, и благоустройства территории, и коммунальных расходов. Но для этого необходимы финансовые модели, основанные на государственных грантах, субсидиях, низкопроцентных кредитах, которые выделялись бы гражданам для преобразования их кварталов.

— Какие города попали в ваше исследование?

— Какие?

— И где решение проблемы?

— Что конкретно вы предлагаете?

— Но ведь Москва несколько лет назад отказалась от микрорайонной застройки в пользу квартальной.

— Что могут сделать жители с дополнительными зданиями в кварталах?

– Почему любой сильный ливень сразу же затапливает несколько улиц Москвы?

– На этот вопрос тяжело ответить исчерпывающе без исследования происходящего с ливневой канализацией в городе. Однако определенные выводы можно сделать, исходя из наружных наблюдений. В процессе различных реконструкций, замены покрытия на дорогах значительная часть ливневых стоков были заасфальтированы. Видимо, бригады работали без профессионального надзора.

– Где можно найти примеры такой работы?

– Фактически полностью исчезли решетки на Тишинской площади. Их там осталось всего две. Также я хорошо знаю местность у станций метро «Маяковская», «Белорусская», «Баррикадная», «Улица 1905 года», поскольку живу там. Многие ливневые решетки были на этой территории просто ликвидированы. Поэтому неудивительно, что даже не такой сильный дождь, как сегодня, а обычные ливни вызывают вполне нормальный и закономерный потоп.

– Это единственная причина потопов?

– Стоит проверить состояние ливневой канализации – насколько она засорена, как тщательно осуществляется очистка стоков. Мы совершенно точно знаем, что современные технологии при данных работах не применяются. Не делалось ничего, способного сократить нагрузки на канализационные сети. Например, существует специальный бетон, который пропускает воду. Им покрываются дороги. Есть технологии, при которых осадочная вода скапливается и затем в засушливые времена перебрасывается на газоны, на полив городских садов и зелени. И это тоже значительно снижает нагрузки на сеть ливневой канализации. Однако нигде ничего подобного в Москве не применялось.

– Как нужно следить за ливневой канализацией?

– Решетки должны быть открыты. Их количество и размеры должны соответствовать нормам. Сами сети должны быть прочищены, недопустимо, чтобы снижался их диаметр. Мне кажется, в процессе реконструкции столичных улиц в сети попало много строительного мусора, что как раз снизило диаметр канализации. Соответственно, несоблюдение всех названных мною вещей приводит к тому, что мы сегодня наблюдаем.

– Способны ли в Москве правильно следить за состоянием ливневой канализации?

– Вообще обслуживание сети, если она сделана по старым технологиям, достаточно дорогая история. Старую канализацию тяжело чистить. В идеале, Москве сегодня нужна модернизация всей сети. Я еще ни разу не видела, чтобы при реконструкции ремонтировался самый нижний слой ливневой канализации.

– Во время прошлого потопа звучали мнения о том, что ливни в Москве случаются не так часто, а потому, возможно, не стоит тратить миллионы на масштабный ремонт канализации. Что вы об этом думаете?

– Последние три года центр Москвы затапливается довольно регулярно. Это действительно доставляет дискомфорт. Мне кажется, нескольких потопов достаточно, чтобы понять – это влияет на безопасность города. Помимо того, что пешеходам неудобно передвигаться, а автомобилям неудобно ездить, наносится определенный урон объектам городской инфраструктуры. Не занимаясь исследованием объемов этого урона и ссылаясь на то, что город затапливает редко, мы можем получить мультипликативный отрицательный эффект, когда придется вкладывать гораздо больше денег для модернизации ливневой канализации. Город не может существовать без качественной ливневой канализации.

– Чем вообще опасно недостаточно внимательное отношение к ее качеству?

– Инженерные коммуникации постоянно претерпевают взаимодействие с водой, поскольку они находятся под землей. Вполне могут подмачиваться до критичного состояния фундаменты зданий, опорные конструкции мостов и так далее. Мы также не знаем, как вода действует на состояние метрополитена.

– Вы отметили, что Москву регулярно подтапливает последние три года. С чем это связано и что изменилось в этот период?

– Во-первых, была замуровано значительная часть ливневых решеток в процессе регулярной смены асфальтового покрытия дорог и тротуаров. Во-вторых, осуществляется недолжный контроль и уход за подземными коммуникациями и решетками. В-третьих, не уделяется должное внимание гидроисследованиям и гидротехнологиям при реконструкциях и новом строительстве. Еще до нашей эры тот же Древний Рим озаботился существованием ливневой канализации. Было бы странно сказать, что опыт нескольких тысячелетий неверен и что Москва может обойтись без него.

– Этим летом в Москве проходит масштабная реконструкция по программе «Моя улица». Вы наблюдаете заботу о состоянии ливневой канализации во время данных работ?

– Уж точно никаких работ с ливневой канализацией в процессе реконструкции не производится. Мало того, отвратительно сделаны в некоторых местах наружные сети, например, лотки от труб у фасадов зданий. Их, во-первых, недостаточно, во-вторых, они недостаточной глубины, в-третьих, они плохо смонтированы (вода, скорее всего, будет вытекать на пешеходные пути). А тому, что собирается в наружные лотки, некуда стекать.

– Возможно ли изменение к лучшему ситуации в Москве с ливневой канализацией?

– При достаточном давлении профессионалов, экспертов и горожан проблему могут принять во внимание. Надо помнить, что в Москве сейчас проведена и продолжается роскошная реконструкция. В будущем будет уже даже политически опасно для властей все это раскапывать и переделывать ливневую канализацию. А потому, если ничего не изменят, в ближайшие несколько лет Москву ожидает еще не один потоп.

Основатель, директор Центра градостроительных компетенций Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ, соучредитель и руководитель проектного бюро «Платформа», архитектор, урбанист, эксперт по вопросам развития территорий Ирина Ирбитская живёт и работает в Москве. Она любит этот город, который, ко всему прочему, даёт много возможностей для профессиональной деятельности, реализации собственных идей.

– Несколько слов о ваших основных занятиях. Центр градостроительных компетенций, проектное бюро «Платформа»...

– Центр – это такая разновидность госслужбы, парадоксально сочетающей в себе академические свободы и определённый вид обязательств: Центр является одним из многих в РАНХиГС правительственных консультантов по вопросам городского развития.

Сейчас руководство Академии рассматривает возможность развития Центра до федеральной сети с филиалами в городах-миллионниках. Это будет сложная система с открытым идеологическим и методологическим центром в Москве и независимым управлением на местах. Контролировать сложные системы тоталитарным путём неэффективно. Важный принцип в любом деле: ты реализуешь свои интересы через реализацию интересов других. Если человек себя не видит в процессе, он либо будет не очень эффективен, либо вовсе будет мешать.

– А бюро – это ваш бизнес?

– Это уже бизнес. Проектное бюро существует уже 10 лет. Мы начинали (как очень многие архитекторы) с интерьеров. Потом был масштабный рост, который, кстати говоря, поразительным образом легко давался.

С интерьеров постепенно – даже не постепенно, а резко, – мы быстро перескочили на градостроительные проекты, минуя архитектурные.

Мы фактически сделали «пробивную» вещь: это был проект-манифест квартальной застройки для района «Коммунарка». Это был 2005 год, и проект лёг в стол, как многие наши проекты. Однако мы в себе уверены, ведь прошло 6 лет, и эта идея пошла в работу на уровне Москвы.

« Важный принцип в любом деле: ты реализуешь свои интересы через реализацию интересов других.»

В этом проекте были заложены новые принципы градостроительства. Не постсоветские, а просто адекватные тем запросам, которые пока ещё не сформулированы обществом. Просто ты чувствуешь, как людям нужно было бы жить, как бы они хотели жить – и как бы хотели жить сообщества этих людей.

Именно хотели бы. Потому что сформулировать своё желание относительно размещения себя в пространстве удаётся даже немногим профессионалам. А уж ожидать этого в массовом порядке не приходится. Эти цели и желания всё-таки должны формулировать профессионалы.

Мы вышли на градостроительный и архитектурный уровень. Архитектурные проекты – это здания жилые, офисные, небольшие торговые центры. Моя особая страсть – новые модели городской недвижимости. Их время ещё не пришло, но теперь я знаю, в каком году оно придёт.

Сейчас в «Платформе» три подразделения. Подразделение дизайна – это более широкое понятие, чем просто интерьер. Они занимаются и ландшафтным дизайном, и дизайном городской среды, и объектным дизайном, и интерьерами.

Есть архитектурное подразделение. Есть градостроительное подразделение, которое занимается мастер-планами.

За эти годы мы выработали партнёрские отношения с разными инженерными компаниями и исследовательскими институциями – лучшими в Москве и в Санкт-Петербурге. Москва – вообще центр заказов, потому что специалистов мало в стране.

Так получилась комплексная вещь, соответствующая сложности мира, в котором мы живём. Мы производим интеллектуальный продукт, я бы сказала – интеллектуально-гуманитарный.

« Моя особая страсть – новые модели городской недвижимости. Их время ещё не пришло, но теперь я знаю, в каком году оно придёт.»

– На ваш взгляд, понятие «идеальный город» само по себе правомерно?

– Наверное, если задать такой вопрос любому архитектору, у каждого будет разное видение такого города. На мой взгляд, идеальный город – это город, в котором человек может себя реализовать. Эта такая интегральная вещь, которая может разделяться на совершенно разные показатели и признаки – в зависимости от того, кто в этом городе живёт. Это социальные системы, в первую очередь.

Эстетика здесь тоже выполняет определённую роль. Это своего рода «каменный дух города». Без духа город себя плохо чувствует как минимум, а вообще-то может и исчезнуть.

Образно говоря, в городе есть хард и есть софт. Хард – это всё, что имеет физическое выражение, то есть некоторые материальные ценности. А есть ценности нематериальные. Для очень многих людей эти нематериальные ценности попадают в раздел иррационального – иррациональное и ненужное. Есть такая ошибка, заблуждение, что всё, что иррационально – не обязательно.

Но это иррациональное создаёт разнообразие городского пространства. А разнообразие с течением времени как раз и даёт разнообразие возможностей что-то сделать.

Например, на проспекте в городе можно ходить только «строем». В данном случае на проспекте человек, двое людей себя почувствуют дискомфортно, это слишком большое пространство для них двоих.

Если есть узкая улочка средневековая шириной 6 метров, это пространство для двоих, троих, четверых. Они себя будут чувствовать людьми в этом пространстве, а не «точкой в днестровских плавнях», как сказал поэт.

Так что идеальный город – это в первую очередь город, в котором есть физический дух и возможность реализации многих целей.

– Одна из ваших лекций называется «Город, комфортный для человека с любым достатком». Насколько это реально?

– Это абсолютно реально.

– Такой город надо строить с нуля, на пустом месте?

В истории советского или российского градостроительства есть очень много успешных примеров районов, комфортных для проживания.

Скажем, в Москве есть кварталы доходных домов у Патриарших прудов. Это комфортная среда: она сомасштабна человеку. Много коллективных дворов, интересный фронт улиц, есть Патриаршие пруды как общественное пространство. Это успешнейший пример, формирующий определённый образ жизни, безусловно. Это в наших мерках уже не столичный формат.

Есть сталинская застройка, когда есть квартал – двор, образованный каре-образными зданиями. Это производная от неоклассицизма. Ошибка этих кварталов заключалась в том, что там слишком большие размеры. Эта имперская патетика идёт вразрез с обычным человеческим бытованием.

Хотя патетика городу нужна. А в какой форме – это каждый город презентует по-своему. Кто-то ставит Эйфелеву башню, которая становится символом целой страны, а кто-то действует по-другому.

Есть ещё прекрасный пример конструктивистских кварталов, уже меньшего масштаба, чем сталинские. То есть ещё меньшего. В их основе была чистая прагматика. Нужно было расселить людей минимальными средствами.

Характерный пример в Москве – район у метро «Спортивная», где уже небольшая лепка дворов, есть фасады улиц. Есть бульвары, зелень, скверы.

Это принципиальное отличие от европейского города – много зелени. Очень многим людям нравятся старые европейские города, потому что там узкие улочки, много пешеходных зон, камерность. Но никто ведь не осознаёт, что зелени там мало.

В этом смысле конструктивистские районы – это большой прорыв. Я считаю, что в российском градостроительстве (в его хороших примерах) были как раз те тренды, которые сейчас очень модны в мире (зелёная экономика, эко).

Если сравнить город европейский и город российский, вы увидите очень много схожего – архитектура, различные стили.

Но вы увидите одно принципиальное отличие: у нас очень «рыхлые» города по сравнению с европейскими. У нас и тут, и там, везде почти есть небольшие и большие пустыри, заросшие сиренью, сорняком и часто мусором.

Это очень интересно. Потенциал этой «рыхлости» до конца не осмыслен.

Возвращаясь к постулату «Город, комфортный для человека с любым достатком». Мы должны сохранить, очень хорошо проанализировать своё наследие, выделить и адаптировать к сегодняшней жизни его потенциал.

– Как адаптировать? Легко сказать!..

– Например, район у метро «Спортивная». Там просто нужно сделать качественные газоны, положить нормальный асфальт, убрать бордюрный камень, покрашенный в зелёный с жёлтым. Всё, больше ничего. Не нужно нового колоссального строительства.

– Но там старые дома. Они требуют ремонта...

– Это другой вопрос. Решаемый. Можно, конечно, его не решать, а просто строить новые районы за МКАДом... Но это тупиковый путь. У тебя работа в центре, а живёшь ты за 50 километров, где-нибудь в новопостроенном посёлке. Это нерационально. Потому что как только мы увеличиваем до такой степени расстояние от дома до работы, появляется необходимость обслуживания инженерной инфраструктуры, транспортной инфраструктуры. Это деньги. И немалые. Это роскошь, за которую платят все. Жить за 50 километров от Москвы, а работать в центре – это роскошь. Не потому что вы живёте в дорогом доме – вы можете вообще в лачуге жить.

Мы разработали ряд принципов, подходов – в течение 12 лет изучая и проверяя на моделях опыт российского и западного градостроительства, разработали новую систему для российских городов. Именно принципы: как должны формироваться и конструироваться города с учётом будущих изменений. Будущее ведь отбрасывает свои тени в прошлое.

Что касается реконструкции нашего архитектурного и градостроительного наследия, конструктивистских домов...

– Здесь уже нужна государственная политика...

– Безусловно. В любой стране высшая политическая воля должна быть. Это должны быть государственные бюджеты и, безусловно, горизонтальные инвестиции тоже. Я имею в виду современных собственников – не собственников с рудиментом советского мышления «мне должны». Вы купили жильё – вам больше никто ничего не должен.

Продайте квартиру и уезжайте туда, где вам не нужно вкладывать столько средств в недвижимость, её реконструкцию и поддержание в нормальном состоянии. Либо вы, жильцы, собираетесь, договариваетесь и добиваетесь выделения гранта на реконструкцию ваших домов со стороны государства. Это нормальная практика в развитых странах.

– Вы, наверное, много ездили по миру. Какие города вам нравятся?

– Мне нравится Москва. Если бы мне не нравилась Москва, я бы не стала здесь жить. При всех нелепостях, которые здесь происходят... Я вообще считаю, что Лужков лишил целое поколение людей нормальной городской жизни. Вместе с тем это всё-таки город, в котором сконцентрировано лучшее, что есть в стране. Я не говорю, что этого лучшего нет в других городах, но здесь наибольшая степень концентрации разнообразных моделей жизни.

И потом, для меня Москва – проектная площадка. Мне здесь интересно.

Я прожила довольно долгое время в Германии, исследовала системы европейских городов. Я видела разные образы жизни, которые предоставляют города.

Раньше я очень любила Амстердам, пока я там не провела много времени. И мне вдруг стало там тесно и душно.

Я восхищалась Роттердамом, где много современной архитектуры. Но он всё-таки слишком стабилен, упорядочен, а в последнее время слишком моден, мне там мало фундамента.

Я очень люблю Париж. Он похож на Москву по городской структуре – одновременно и плотная, и «рыхлая» застройка.

Я 18 лет не была в Екатеринбурге, в котором училась 3 года. Недавно съездила, и мне он тоже понравился, потому что это очень драйвовый город. Мне нравятся города, где есть драйв и разнообразие.

Безусловно, идеальный город – это город, в котором есть и зоны тишины, и зоны активности. Во всех городах есть большой дефицит правильно расположенных и правильных размеров зон тишины.

Действительно, иногда ты устаёшь от общения, и нужно восстановиться в одиночестве.

Такие зоны тишины есть. Хочется уехать в домик, сесть на лужайку и никого не видеть. Это должно быть реализовано в городе.

В идеале не нужно, чтобы для этого была необходимость сесть в машину, долго-долго ехать.

– В Москве таких мест немного.

– Не только в Москве, практически во всех крупных городах мира. Есть спальные районы, в которых вроде бы такая пустота, но это не зона тишины. Есть парки, это тоже не то. Именно образ жизни, который формируется не только общественным пространством, но и твоим личным.

По-хорошему, если мы возьмём коттеджную постройку и возьмём городскую застройку, то есть загородную и городскую. Идеальный город – мы берём одно и другое и на небольших расстояниях внутри города «смешиваем».

Это и есть хороший город. Вы прошли 500 метров и попали в зону тишины с маленькими домиками с палисадничками. Прошли ещё 500–1000 метров и попали опять в активную зону. Это должны быть короткие расстояния от той и другой территории, от того и другого образа жизни. Вот это идеальный город. Я пока не вижу таких городов. Но, надеюсь, они будут. Это города будущего.

Ирбитская Ирина Викторовна,
основатель, директор Центра градостроительных компетенций РАНХиГС при Президенте РФ.

Архитектор, урбанист, эксперт, консультант по вопросам развития территорий, городской недвижимости, городской среды.
Соучредитель и руководитель проектного бюро «Платформа».

Окончила Московский архитектурный институт (1999 г.), специальность – «архитектор».

Советник Союза российских архитекторов (САР).
Член Союза московских архитекторов (СМА).
Соучредитель НП ГАРХИ (Некоммерческое партнёрство «Гильдия архитекторов и инженеров»).
Член жюри международных и национальных градостроительных и архитектурных конкурсов.
Лауреат международных и национальных премий в области архитектуры и градостроительства.
Руководитель разработок документов стратегического планирования субъектов РФ, автор более 70 концепций различного масштаба (градостроительство, архитектура), в том числе концепции развития Московской агломерации, концепции развития Инновационного центра «Сколково», жилых кварталов в Калининграде, Волгограде, Воронеже, Минеральных Водах, посёлке Коммунарка и др.

Города усложняются и разрастаются, так что для решения возникающих проблем потребовалась особая научная дисциплина. Как определяют, правильно или неправильно используется пространство города?

Чем больше внутри города неосмысленных территорий (пустырей, спонтанных свалок, ненужных ограждений, брошенных строек), тем шире расползаются город и его коммуникации, подавляя окружающую природу. Охранять природу от этой экспансии - значит использовать все внутренние ресурсы городского пространства, чтобы сделать его как можно более насыщенным и компактным.

Как по этим критериям выглядит Омск, хотя бы в первом приближении?

Для российских городов высокая эффективность городского пространства вообще не особенно характерна. Скажем, в Киото пространство используется эффективно - застроено 88% внутриквартальных земель, а может стоять одна высотная "свечка" на одном гектаре неиспользуемой пустоты. Я бы сказала, что у Омска есть удачная стартовая база: это сохранённый исторический центр и хорошая сетка центральных улиц. На этой основе можно выстраивать программы последовательного улучшения городской среды.

Вы могли бы назвать Омск зелёным городом?

Омск действительно зелёный город. И при этом его зелёные насаждения правильно организованы. Общий принцип состоит в том, что самую большую пользу зелёные растения приносят, когда расположены вдоль городских улиц и в разных местах образуют множество небольших скверов. Это гораздо полезнее для экологии города, чем один большой парк и лысая остальная территория. Но с этим в Омске всё в порядке. В городе есть прекрасная зелёная набережная, которая одновременно функционирует как пространство социального общения - там много гуляющих, велосипедистов, спортсменов. Другой пример организации такого пространства - превращение улицы Чокана Валиханова в пешеходную. Этот проект уже стал "визитной карточкой" Омска и известен далеко за его пределами.

Вы могли бы выделить главные проблемы Омска как крупного города?

Многое из того, что я могу назвать, видно невооруженным глазом: например, очень высокий уровень запылённости. Снять остроту проблемы отчасти можно в рамках "рутинных" режимов благоустройства. Например, с запылённостью города помогут справиться многочисленные фонтаны - не помпезные, а обычные waterjet"ы в мощениях площадей и других общественных пространств. При сухом климате не стоит стричь траву: высокая трава сохраняет влагу и отчасти спасает растительность от гибели, а почву от оголения. Открытые участки грунта, где не растут укрывистые растения, нужно закрыть гигроскопичными газонными покрытиями - галька, щебень или щепа. Без ливневой канализации невозможно добиться чистого воздуха в крупном городе.

Конечно, в Омске есть и системные проблемы, общие для крупных городов. Главный загрязнитель воздуха в таких городах - автотранспорт. Признанное в мире средство улучшения ситуации - развитие общественного транспорта. Личные автомобили - не городской вид транспорта, это транспорт для путешествий.

Что в этом плане может быть сделано в Омске?

На мой взгляд, генеральная проблема города - полное отсутствие внеуличного (то есть выделенного из автомобильного потока) общественного транспорта. Вопрос состоит в том, какой вид внеуличного транспорта оптимален для Омска. У властей города имелись планы строительства подземного метро. Но метро - только один из видов внеуличного транспорта, при этом один из самых дорогих. В условиях ограниченного бюджета стоит рассмотреть другие варианты организации сети внеуличного общественного транспорта. Например, проложить трамвайные линии - это тоже дорогая система, но запустить и поддерживать её гораздо проще, чем подземное метро.

Возможно ли, что трамвайные маршруты охватят весь город?

Маршруты планируются с учётом особенностей городской уличной сети. Пока связность её недостаточна, лучше начать с крупных магистралей, чтобы повысить для пассажиров скорость движения по ним. Ведь трамваи не стоят в пробках, это одно из главных преимуществ внеуличного транспорта. Но от остановки люди должны ещё попасть домой. Общественный транспорт внутрирайонного значения и сеть "последней мили" помогают доставить их непосредственно к дому. Для этого используются автобусы и маршрутки, а также индивидуальный общественный транспорт. Причём не только такси. Сегодня во многих наших городах в общественное пользование переходят велосипеды. Для такого спортивного города, как Омск, это вполне возможное, но, конечно, не основное решение.

На какую цель должно ориентироваться развитие города?

Беречь своих жителей и привлекать в город активных и образованных горожан. Город эффективен, если жителям в нём хорошо, если они могут в нём себя реализовать.